Дерьмо такое.
И ведь они все добровольно в него лезут, вязнут, и нет бы взять самолет в ближайшее _куда_угодно от этого богом забытого места. Им ведь никто не поможет в этот раз. Никто. Не поможет. Ричи потряхивает, Ричи хочется нервно смеяться взахлеб и в голос, да курить одной за другой сигарету. В идеальном мире — как можно дальше отсюда. В идеальном мире, он бы ничего никогда больше не вспоминал.

В этом городе его трясет по самой грани — от «блять, Майк» до «блять, мы все здесь сдохнем, вы, идиоты». И, наверное, это вы, до сих пор где-то в самой глотке сидит не слишком от него далекое. Потому что, даже послав это все лесом, сказав, самому себе, что гори это все пропадом. Он подъезжает к синагоге, выдергивает Стэна из дерьма его кошмаров, еще не оправившись от своих собственных. И все не уебет отсюда к чертовой матери.

Пропустил где-то поворот и уже хуй выедешь по нормальной дороге.

Они все выбрали по какой-то иронии ненормальную.

— Только чей это будет пепел, Стэн, чей именно, — фонит ему старой, прогнившей насквозь радиопластинкой. «Не наш ли собственный», вязко виснет в воздухе, мешаясь с сигаретным дымом, а Ричи смеется, паршивым, честно говоря, смехом.

До Ричи доходит не сразу. Так, знаете, будто через фиолетовую дымку, будто слова — это просто рандомные символы на клавиатуре, не несут никакого смысла, значения, а потом выплетаются в своем собственном очаровании; как его шутки, когда навскидку — дерьмо дерьмом, а доходят до благодарного (ха-ха) слушателя и вот оно.

А потом, когда ему разжевывают, как для самых маленьких, как для тупых, и ведь не зря — начинает доходить. Что двадцать семь лет с этим дерьмом.

— Твою мать, — дышит Ричи дерьмовым сленгом и сигаретным дымом.
Так подумать, ровно так же как и двадцать семь лет назад. Так подумать, а ничего и не поменялось ты. Ни в ком из них почти и нет. — Даже не знаю, что спросить — почему ни разу не позвал пить кофе, или как ты с этим дерьмом выжил. — Такое же дерьмо, как его шутки, его умение поддерживать, обращайтесь.

— Я ведь ехал к выходу из города сейчас, — не врет, и не растекается пеплом неловкого сожаления. Говорит чуть позже. В ответ на это «ну мы же так не сделаем». ха-ха. Но кому-то еще сказать было бы стыдно, а Стэну да не то чтобы.Ну. Ну ехал, да. Сказал Бену, что остаюсь, сказал, что да-да, конечно, по глазам видите мою любовь к массовым самоубийствам, а сам закинул немногочисленные вещи, вылез по пожарке и решил, что нахуй. А потом остался.
Это ведь Стэн. Стэн и Билл, это те два человека, которые знают их лучше, чем они сами, подбирают слова, и оказываются самыми умными. да и Бев видит их всех насквозь, всегда видела. Ричи лениво думает, что надо же, как поделились. Половина лузеров умные и красивые, а другая половина, вон, они: Бен, Майк, он сам. Ричи думает, к кому он приписывает Каспбрака, а потом плюет на эту безнадежную картину. Нервно смеется где-то в своих мыслях. Ебанные двадцать семь лет.

— Вау-вау, — и это звучит как «да ну нахуй, Урис». Искренне и бесповоротно.
— Без ребят, но «можно даже с тобой», какая честь!
Передразнивает, фыркает со смешком, но отчего-то льстит. [надо же, не выставляет из его машины]

— Делать тебе, - нам, - там больше нечего, — говорит, самую малость чувствует себя таксистом. Не в обидном значении, а просто как факт, смехуечка. но сворачивает, конечно, с насмешливым ворчанием, вжимает газ, пока позволяет дорога, потому что лучше доехать так быстрее, как можно — как будто это на что-то повлияет. Им еще надо в библиотеку, раз уж они не сбегают с тонущего корабля. Но куда она от них денется.

— Откуда во всех нас эта блядская тяга к суициду, — бормочет в сторону, и то ли хочет, чтобы Стэн услышал и объяснил для тупых еще и это, а то ли не хочет. Слишком хорошо понимает и сам.