ЛИЧНОЕ ДЕЛО № 216
tom holland
eddie fitzgerald » 16 лет, 02.11; самое дурацкое в жизни без отца, это, наверное, общественное мнение, которое все такое рвется тебя пожалеть, утешить [ потискать за щечки пожалуйста не надо please do not . . . . ]. со всем остальным все вполне в норме. может быть, не в полной.
эдди задумывается, что все гораздо прозаичнее, еще до того, как ему стукнет девять лет, но все равно любит эти истории. любит слушать что-то об отце, иногда ему нравится представлять, что он есть, что тот в самом деле просто вышел (спасти мир) за хлебом, и вот-вот скоро постучится. но обычно все хорошо и без того.
ему пророчат шикарное будущее. но все просто не может быть так хорошо, да?
идет смерть по улице, несёт блины на блюдце здесь надо кричать нет нет тнет [indent] эдди заканчивается где-то здесь. это глупо. так глупо и не поверить бы.
эдди думает, да лучше бы он был мертв. он — фрэнк. и эта мысль так странно отзывается под ребрами, что он даже не знает. лучше будет не сбывается ровным счетом ничего. единственное, что остается неизменным — он хорош в учебе. эдди не всерьез но хочет выйти после какого-нибудь занятия в окно и не возвращаться.
и эдди такой думает, что готов начать что-нибудь принимать. эдди правильный мальчик ; они не уживаются. вот так просто, вот так в одном доме. они не уживаются как-то особенно, после того, как звучит озвученное, отнюдь не удивительное предложение отправить его в детдом. а из фрэнка, и правда, поганый отец.
[ у него не получается] [indent] мы не дышим, дополнительная информация: я классненький. ой. без птицы тройки лучше чем с ней, я немного предвзят к первому лицу, но работаю над этим; я залюбил лапслок и всякое разное оформление. но могу и с ним, и без него. готов на любой кипиш, прекрасно бью стекло и развожу драмы. посты в 2к - охуенны и ничего не знаю. |
дети погибшей страны
они никому не нужныуйди - уйди у й д и.
Ему приходится напрягаться для того, чтобы не. < eternity things to avoid >
< why is it so complicated to achieve, rose, why do you need to mess everything? >
Ты испытываешь мое терпение, которому и так тяжело, — думает Доктор (ты меня бесишь). Смотрит прямо перед собой, не вглядывается, не вчитывается в обратный шифр пространства, не задумывается и над первичным.
Раздражаешь, Роза — Роуз — Тайлер. Так много слов начинающихся на одну букву: роза, раздражаешь, раздражение, реанимация. реабилитация, — заскальзывает и исчезает. Он смотрит перед собой, и это сродни взгляду в никуда, закрытым глазам. уйди, умри, успокойся. умри, сделай себе такое одолжение, отчего-то не становится страшно даже и самому. Доктор теряет тот решающий, переломный момент, когда такие мысли перестают пугать. Просто в какой-то момент понимает, что, да. Случаются, бывают, это абсолютно нормально.
Ему просто хочется немного больше терпения, спокойствия, свободы. Свободы в этом небольшом, замкнутом пространстве и свежем воздухе — которого бы хватило. Для реабилитации. Собственного состояния, но Роуз отказывается это понимать. Просто немного времени наедине с собой. Почему нельзя. ...
Она пытается, — подсказывает, даже скорее напоминает, его внутренний голос.
Доктор прикрывает глаза и на одно короткое мгновение — его даже и не было — представляет, как мог бы одним движением положить руки ей на шею и…
— Да, конечно, — говорит он вместо этого. Не вслушивается в то, что она говорит, в то, чем сейчас живет, о чем задумывается. Выдохнуть и медленно вдохнуть. Это должно помочь, успокоиться, выровнять цвет и тон своего настроения. Вдох — и выдох. — Отличная погода, — что-то про нее говорила Роуз. Он не заботится о том, насколько попадать в такт, насколько укладываться в те цвета, которыми думает Роуз. Умрйди, пожалуйста.
Она не сможет понять, если ты не скажешь — так я говорил. Дорогая Роуз, пожалуйста, ответь, сколько еще сотен раз мне нужно просить тебя об одной единственной, крошечной услуге, даже меньше того. Не отвлекать. Меня. Когда. Я. Занят. Пожалуйста. Одна единственная вещь — он чувствует серую тоску в окантовке безысходности. Прекрасно понимает насколько безнадежна эта не озвученная просьба и вспоминает мантры, которые никогда не знал — а может и знал, в какой-то из регенераций. Иногда он пытается разобраться.
Память рябит, перехлестывается между собой, что-то вроде принадлежит ему, что-то — Доктору. Он весь и является Доктором, но в то же время. Регенерации мельтешат перед глазами, один человек, но тысячи разных лиц. Тысячи прожитых дней, недель, лет. Они мельтешат, они ложатся внахлест и Доктор отвлекается на их мельтешение, лишь бы не слушать Роуз. Но она неприятно просачивается, в его голову, в его личное пространство. Ему приходится приложить физическое усилие, чтобы не скинуть ее руку,чтобы не сломать ее.
а что если это бы помогло?
— Убери, пожалуйста, руку.
Спокойным тоном. Все хорошо. Все нормально — ей просто нужно внимание. Это нормально, это раздражающая черта людей, это то, что порой свойственно и ему — он не может вспомнить, когда это было актуальным последний раз, но было. Наверняка, было. Нельзя отвечать насилием на то, что привносит легкий дискомфорт в твое личное пространство, ты ведь это знаешь.
Он не задумывается, когда коротким жестом пытается прикрыть последний лист — прикрывает глаза и шумно, задумано громко и медленно вздыхает. Ему не хочется ругаться. Хочется просто побыстрее с этим закончить, и ужасно неприятно, когда за твое плечо склоняются, вглядываются. Делают то, что делают. Но ему не хочется слушать истерику, если Роуз решит, что это время для того, чтобы ее закатить. Он думает, что еще немного и она сорвется. Он чувствует, как собственное терпение истончается будто нить мойры на последнем издыхании.
Больше всего хочется взять и уйти первым, но это не лучший вариант. Пишущая машинка, к которой он прикипел, стол, за которым ему намного удобнее работать. Его кабинет. Доктор думает, как было бы здорово, если бы Роуз здесь не было.
Роуз будто и не слышит, будто бы ничего не было, будто он не просил его не трогать, будто он не молит всех несуществующих высших сил о том, чтобы она развернулась и ушла. Доктор осторожно, очень вежливо и мягко освобождает свою руку, пускай и с некоторым усилием — цепляется.
Вздыхает и говорит спокойно, отмеряет слова. Да, все хорошо. Да, ты мне мешаешь.
— Да, пытаюсь дописать работу. Все ту же. Ничего разительно сильно не поменялось.
Доктор думает, что, может быть, у нее есть какая-то совесть.
(она бы не приходила его отвлекать)
думает, что вдруг, если надавить на чувство вины — они закончат лучше. Быстрее.
— Я потерял мысль теперь, когда ты пришла.
Это чистая правда — он теперь и не помнит о чем именно он писал.
Все из-за нее.
Это все твоя вина, Роуз.